— Александр, 46 лет, живу тут три года. — Едва проснувшись, заученно реагирует на человека в серой форме один из них.
Мы появились здесь в рамках очередного этапа операции «БОМЖ», проходящей как во Владивостоке, так и по всей стране традиционно. Сегодня вместе с сотрудниками правоохранительных органов мы совершаем рейд, направленный на выявление новых мест обитания бездомных людей. Последних затем приглашают на беседы в целях профилактики правонарушений, пропаганды здорового и, что не мене важно, трезвого образа жизни и поддержания общественного порядка. Также в преддверии будущей переписи населения людей без ПМЖ дактилоскопируют (снимают отпечатки пальцев), фотографируют и регистрируют для последующего списочного учета, пишет Наталья Шолик (ТОК).
— У меня была квартира, потом ее поменять на другую предложили. А потом как-то так получилось, что ни квартиры, ни документов у меня на мою же квартиру. — Обреченно вздыхает разбуженный мужчина, потирая слезящиеся глаза черными от грязи, холода и накопившихся болезней пальцами. — Был, правда, брат. Он помогал, а потом женился. Стало ему не до меня. Да и квартира там однокомнатная. Так что, уйти пришлось. Зачем молодой семье мешать? А потом и покатилось всё как снежный ком…
— А кто квартиру поменять предложил?
— Чужие. Не свои. Свои бы такого не сделали! — упрямо мотает головой Александр. У людей, живущих на улице, понятие «своих» и «чужих» разграничено очень резко. Свои живут рядом постоянно и вместе перебираются с одного места временного проживания на другое. Помогают, если что. Да и вообще находятся чаще рядом. Чужие — это личности, приходящие в гости, живущие в других районах или вообще неизвестные, абстрактные. Им доверять не стоит.
— А зимой где жить собираетесь?
— Найдем. Это обязательно. Раньше находили и теперь найдем. — Также уверенно отвечает он. Поводов для беспокойства необеспеченность на зиму у уличных жильцов не вызывает.
На свернутой из непонятных старых мятых тряпок «кровати» лежит книга Честера Хаймса «Крутая разборка».
— Это про американских полицейских. Они ответственные, все дела раскрывают и людям помогают. Хорошо, наверно, у них жить. У нас такого нет. — Делится со мной мыслями Александр.
Далее спускаемся на Окатовую, 11. Здесь, в подвальном помещении дома, пристанище нашли еще несколько обездоленных. Пробраться туда можно лишь через полуметровое кирпичное окошко над землей, ползком по земле и трубам. Неудобно и не запачкаться невозможно. В «комнате», если ее можно так назвать, сыро, пахнет неприятно, а трубы отопления создают подобающую температуру. В трехлитровых банках плавают огурцы под сантиметрами плесени, там и тут кишат сборища тараканов. Их без устали ловит пушистый котенок Василий. Пол вязкий. На этом «полу», в куче одеял и старых курток, еле слышно переговариваются местные жильцы.
— Я приехала из Хабаровска, мы дороги строили, — скрипучим голосом рассказывает молодая по виду женщина, Анжела. — А потом хозяин поменялся. Нам не заплатили, с работы выгнали. Вот и живу, где придется.
— В подвале этого дома я живу уже около 3-х лет, — включается в разговор ее соседка, 40-летняя Ольга. — Тоже когда-то всё было прекрасно. Муж, квартира. А потом муж напился и пропил документы на квартиру. А может, и просто кто-то во время пьянки вытащил. Запил с горя и умер. Я тогда не работала. Вот тут и оказалась. Зарабатываю тем, что местным дворникам помогаю. Иногда на рынке получается подработать. Бывает, торговцам что-то перенести, расфасовать или товар неликвидный покупателям всучить надо. Вот тоже помогаю.
Озираясь, Ольга находит треснутое зеркало в витиеватой оправе, приглаживает наспех свои волосы непонятного ржавого цвета и извиняется, что в помещении не прибрано. Мол, извините, не ждали здесь гостей в такую рань. Что и говорить, женщина в любой ситуации остается женщиной.
— А я к сестре ехал, на Камчатку, ехал через Владивосток, — просыпается рядом высокий мужчина, который представился Олегом Демьяновичем. — Устроился на работу, а фирма распалась. Денег не заплатили, свои к тому времени кончились. И застрял.
Историй много. У каждого своя зазубренная версия попадания в сложившуюся ситуацию. Сводится всё к одному: остался один, без денег и родственников, помочь было некому.
— Я без жилья остался, его продали. Стал возмущаться — украли документы. Пытался восстановить, ходил в паспортный стол. Нужны деньги на восстановление, другие бумаги. Денег, естественно, у меня нет. А прописка не во Владивостоке. Нужно ехать домой, а для поездки тоже деньги нужны, — жалуется еще один парень без определенного места жительства, Алексей.
В комнате невыносимо грязно, ползающие там и тут насекомые вызывают отвращение. Но, если задуматься: сколько времени статистически проводит средне зарабатывающий обыватель в подобной ситуации и сколько человек БОМЖ? Дни, годы, десятилетия. Понятное дело, он привык и уже не высказывает отвращения, возмущения к подобным жизненным обстоятельствам. Зато у большинства проходящих мимо бомжа обывателей поводов для отвращения и возмущения предостаточно. А чтобы принять равнодушный вид — и подавно. Признайтесь. Но ведь привычка к невыносимым условиям существования, алкоголизм, часто простуда, туберкулез, СПИД и полноценное ощущение ненужности родным и обществу выливается в одну полноценную психофизическую болезнь, которая с годами у людей, внезапно оказавшихся за бортом жизни, лишь прогрессирует. Хотя в XXI веке большинство болезней излечимы, бездомные есть всюду. В чем проблема?
«Назначишь им курс реабилитации, а они потом снова начинают» — слышится от соответствующих структур. Да, но, на мой взгляд, это вполне естественно. Возможно, курс увеличить нужно, совместить с социальной адаптацией — бездомным ведь после курса идти некуда. Пока же с последними проводятся лишь беседы, да осуществляются своеобразные «перегоны» из одного места в другое. То есть выгнали из одного подвала — они в другой подъезд ушли. Выгнали из подъезда — перебрались на другую улицу. Да, квартиры, может, и не надо раздавать направо и налево, но заняться бомжами всерьез стоит. Иначе, зачем нам такое государство, которое своих граждан оставляет на произвол судьбы?
Однако следует признать, что и в Приморском крае остались неравнодушные к данной проблеме. Ситуацию комментирует протоиерей Александр Талько, руководитель общины «Милосердие» при Владивостокской епархии Русской Православной Церкви Московского Патриархата.
— Мы регулярно организуем выезды с обедами для бездомных. По мере обращений стараемся помочь одеждой. Для обездоленных собираются пожертвования. Единственное условие, чтобы пришедший за помощью не находился в состоянии алкогольного опьянения. Рассказывает протоиерей Александр. — Бывает, люди приходят с ожогами, больные, мы делаем перевязки, стараемся помочь с лечением. Со временем состояние «бомж» становится образом определенного человека. Это болезнь. Трагедия бомжа состоит в деградации личности. Алкоголизм — одна из причин бомжевания, и в то же время, уже будучи бомжом, человек чаще всего становится алкоголиком. Летом они реже обращаются за помощью, потому что на улице тепло. Зимой приходят чаще. Если человек действительно осознанно пришел за помощью, а не ищет, где временно голову приклонить, — конечно, мы поможем. Бывает, приходит пьяный мужчина без определенного места жительства. Мы просим его помочь что-нибудь сделать. Например, подмести возле церкви или еще что-то несложное. Если делает — берем под опеку. У нас есть свои реабилитационные центры, один из них — в условиях прихода на о. Русском. В среднем курс реабилитации составляет 1 год и 3 месяца... Не все, естественно, доходят до конца. Кто-то срывается. Тем, кто излечивается, помогаем и дальше: документы новые получить, пройти какие-то курсы, устроиться на работу, найти жилье. Но, опять же, человек должен подойти к своему лечению осознанно. Пить алкоголь во время реабилитации нельзя, это и подрывает в большинстве случаев настрой бездомного человека на будущую полноценную трезвую жизнь.

Источник: http://vestiregion.ru/2010....ibutiki